Она выглядела такой тихой и доброй и так сильно напоминала мне мои свежие школьные дни в Кентербери и того промокшего, прокуренного, глупого негодяя, каким я был прошлым вечером, что, поскольку никого не было рядом, я поддался самообвинению и стыдно и — короче, выставил себя дураком. Я не могу отрицать, что плакала. Я до сих пор не могу решить, был ли это в целом самый мудрый поступок, который я мог сделать, или самый нелепый.