-- Мне ясно, что вы вовсе не в этом, -- продолжал он наконец несколько менее туманно, -- но, может быть, вам лучше не приходить некоторое время к нам в дом. Я прошу вас в самой дружеской манере, ум; пока ветер снова не переменится. Что же касается до Евгения Павловича, — продолжал он с некоторым волнением, — то все это клевета, грязная клевета. Это просто заговор, интрига, чтобы расстроить наши планы и вызвать ссору. Видите ли, князь, я вам скажу наедине, мы с Евгением еще ни слова не сказали, формального понимания у нас нет, мы ничем не связаны ни с той, ни с другой стороны, но слово может быть сказано очень скоро, не видите, очень скоро, и все это очень вредно и так и должно быть. Почему? Я уверен, что не могу тебе сказать. Она необыкновенная женщина, видите ли, чудаковатая женщина; Говорю вам, я так боюсь этой женщины, что не могу уснуть. Что это была за карета и откуда она взялась, а? Я заявляю, что я был достаточно подл, чтобы сначала заподозрить Евгения; но кажется несомненным, что этого не может быть, а если так, то зачем она здесь вмешивается? Вот загадка, чего она хочет? Чтобы держать Евгению в себе? Но, голубчик, клянусь вам, клянусь, он ее и не знает, а что до этих векселей, то ведь все это выдумка! И знакомство с женщиной! Совершенно очевидно, что мы должны с пренебрежением отнестись к покушению нахала и удвоить нашу любезность по отношению к Евгении. Я жене так сказал.