«Нет, ты не убежишь. Убежал бы мужик, убежал бы модный инакомыслящий, лакей чужой мысли, ибо стоит ему только кончик мизинца показать, и он на всю жизнь готов верить во что угодно. . Но ты уже перестал верить в свою теорию, с чем ты убежишь? И что бы ты делал, скрываясь? Вам было бы ненавистно и трудно, а что вам больше всего в жизни нужно, так это определенная позиция, подходящая вам атмосфера. И какая у вас должна быть атмосфера? Если бы ты убежал, ты бы вернулся к себе. Без нас вам не обойтись. А если я посажу тебя в тюрьму, — скажем, ты пробыл там месяц, или два, или три, — помни мое слово, ты сознаешься в себе и, может быть, к своему собственному удивлению. Вы и за час не узнаете, что придете с исповедью. Я убежден, что вы решите «принять свои страдания на себя». Ты теперь не веришь моим словам, но придешь к этому сам. Ибо страдание, Родион Романыч, — великое дело. Неважно, что я растолстел, я все равно знаю. Не смейтесь над этим, в страдании есть идея, Николай прав. Нет, вы не убежите, Родион Романыч.