Когда я последовал за Треппом к двери, подошел официант с чашкой чая Салливана и большим белым носовым платком, предположительно в честь разбитой губы надзирателя. Хороший ребенок. Он практически споткнулся, пытаясь не мешать мне, и в его взгляде, брошенном на меня, была смесь отвращения и благоговения. Вслед за ледяной яростью, овладевшей мной раньше, я сочувствовал больше, чем он мог себе представить.