Озабоченность и уныние, которые Пьер заметил во взгляде своего друга, теперь еще ярче выражались в улыбке, с которой он слушал Пьера, особенно когда он с радостным оживлением говорил о прошлом или будущем. Князь Андрей как будто хотел бы сочувствовать тому, что говорил Пьер, но не мог. Последний стал чувствовать, что нехорошо говорить в присутствии князя Андрея о своих увлечениях, мечтах и надеждах на счастье или добро. Ему было стыдно выражать свои новые масонские взгляды, которые особенно оживились и укрепились во время его недавнего турне. Он сдерживал себя, боясь показаться наивным, но чувствовал непреодолимое желание поскорее показать своему другу, что он теперь совсем другой и лучший Пьер, чем был в Петербурге.