Мы снова погрузились в тишину, прислушиваясь к глухой мешанине шумов, похожих на приглушенные звуки улицы или фабрики, которые наполняли наши уши. Я ничего не мог понять, мой разум гнался то за одним ритмом, то за другим, и тщетно сомневался в нем. Но спустя долгое время я осознал новый и более резкий элемент, не смешивающийся с остальными, а как бы выделяющийся на этом мутном звуковом фоне. Это был ряд относительно очень слабых определенных звуков, постукиваний и трений, как рыхлые ветки плюща о окно или птичка, двигающаяся по ящику. Мы прислушивались и озирались вокруг, но темнота была бархатной пеленой.