— О боже мой, да, мастер Копперфильд, — продолжал он тихим голосом, резко контрастирующим с движением его большого пальца, который ни в малейшей степени не уменьшал его жесткого давления, — в этом нет никаких сомнений. Были бы потери, позор, вообще не знаю что. Мистер Уикфилд это знает. Я — скромный инструмент скромного служения ему, и он возводит меня на высоту, которой я едва ли мог надеяться достичь. Как я должен быть благодарен! Повернув лицо ко мне, кончив, но, не глядя на меня, он отнял свой скрюченный большой палец от того места, куда он его приставил, и медленно и задумчиво поскреб им свою худую челюсть, как будто бреясь.