Ему и его соучастнику по преступлению Стинеру суждено было отбыть здесь, как он читал, сравнительно длительный срок. Пятьсот тысяч долларов по тем временам были крупной суммой, намного больше, чем пять миллионов сорок лет спустя. Он был в восторге от мысли о том, что с этим случилось — как Каупервуду удалось сделать все то, о чем писали газеты. У него была небольшая формула вопросов, которые он обычно задавал каждому новому заключенному: он спрашивал его, сожалеет ли он сейчас о совершенном им преступлении, хочет ли он добиться большего, если у него появится новый шанс, живы ли его отец и мать, и т. д.; и по тому, как они отвечали на эти вопросы — просто, с сожалением, вызывающе или иначе, — он судил, адекватно ли они наказаны или нет. И все же он не мог разговаривать с Каупервудом так, как он видел сейчас, или так, как он разговаривал со средним грабителем второго этажа, грабителем магазина, карманником и простым дешевым вором и мошенником. И все же он едва знал, как еще говорить.