Я почувствовал, как из моей спины вынули пистолет, и повиновался. Устроившись на атласном полу, я взвесил шансы. После ухода Дека их все еще оставалось трое. Блондинка, женщина в чем-то похожем на синтетический рукав из азиатской кожи, с бластером второй частицы, отпечаток которого я все еще чувствовал в своем позвоночнике, и крупный чернокожий мужчина, чьим единственным оружием была железная труба. Это не шанс. Это были не те уличные акулы, с которыми я столкнулся на Девятнадцатой улице. В них чувствовалась холодная, воплощенная цель, своего рода дешевая версия того, что было у Кадмина в «Хендриксе».