Оказавшись в своей комнате, он опустился в кресло Морриса и сел, глядя прямо перед собой. Он не дремал. И он не думал. В его разуме было пусто, за исключением промежутков, когда невызванные образы воспоминаний обретали форму, цвет и сияние прямо под его веками. Он видел эти картины, но почти не осознавал их — не больше, чем если бы это были сны. И все же он не спал. Однажды он проснулся и взглянул на часы. Было всего восемь часов. Делать ему было нечего, да и спать было слишком рано. Затем его разум снова опустел, и картины начали формироваться и исчезать под его веками. В фотографиях не было ничего особенного. Это всегда были массы листьев и кустарниковых ветвей, пронизанные жарким солнечным светом.