Ковер был постелен, на каминной полке и на подоконниках стояли горшки с розами, зеленые ветки торчали, как падуб и лавр на Рождество, над рекламой в рамке «Туры Кука» и «Красавицы Девона и Парижа». Лионская железная дорога. Там было немало людей, кроме швейцара, — две-три дамы в нарядных платьях и довольно толпа господ в высоких шляпах и сюртуках, — не считая всех, кто был на станции. Они узнали нескольких человек, которые были в поезде в день красной фланелевой юбки. Лучше всего там был их собственный старый джентльмен, и его пальто, шляпа и воротник, казалось, более чем когда-либо отличались от чьих-либо еще. Он пожал им руки, после чего все сели на стулья, и господин в очках — потом выяснилось, что это был окружной управляющий — начал довольно длинную речь — очень умную. Я не собираюсь записывать речь. Во-первых, потому что вам это покажется скучным; и, во-вторых, потому что все дети так покраснели и так покраснели уши, что мне очень хотелось уйти от этой части темы; и в-третьих, потому что господину потребовалось так много слов, чтобы сказать то, что он хотел сказать, что у меня действительно нет времени их записать. Он говорил всякие приятные слова о детской храбрости и присутствии духа, а когда закончил, сел, и все, кто был там, аплодировали и говорили: «Слушайте, слушайте».