Это был вопрос, который и Белкнап, и Джефсон разными способами и по разным причинам — психическим, юридическим, личным — задавали Клайду раньше, и с разными результатами. Поначалу он вообще не мог и не хотел обсуждать ее, опасаясь, что все, что он скажет, будет подхвачено и использовано в суде и в газетах вместе с ее именем. Но позже, когда из-за молчания газет по поводу ее настоящего имени стало ясно, что о ней нельзя упоминать, он позволил себе говорить о ней более свободно. Но теперь здесь, на трибуне, он снова стал нервным и сдержанным.