Когда они приближались к берегу, каждая полоса поднималась, складывалась в кучу, ломалась и оставляла на песке тонкую завесу белой воды. Волна остановилась, а затем снова потянулась, вздыхая, как спящий, чье дыхание приходит и уходит бессознательно. Постепенно темная полоса на горизонте прояснилась, как будто осадок в старой винной бутылке осел, и стекло стало зеленым. Позади него небо тоже прояснилось, как если бы белый осадок там опустился или как будто рука женщины, лежащей под горизонтом, подняла лампу, и плоские полосы белого, зеленого и желтого цветов растеклись по небу, как лезвия болельщик. Потом она подняла лампу повыше, и воздух, казалось, стал волокнистым и отрывался от зеленой поверхности, мерцая и пылая красными и желтыми волокнами, как дымный огонь, ревущий от костра. Постепенно волокна горящего костра слились в одну дымку, в один накал, который поднял на себя тяжесть шерстяного серого неба и превратил его в миллион атомов нежно-голубого цвета. Поверхность моря медленно становилась прозрачной и лежала рябью и сверкая, пока темные полосы почти не стерлись.