В момент мрачного замешательства по поводу Дэвида я однажды признался этому монаху в своей душевной боли. Он уважительно выслушал, дал самый сострадательный совет, какой только мог найти, а затем сказал: «А теперь я целую свои одежды». Он поднял край своей шафрановой мантии и громко шлепнул. Подумав, что это, вероятно, какой-то сверхъестественный религиозный обычай, я спросил, что он делает. Он сказал: «То же самое я делаю всегда, когда кто-нибудь приходит ко мне за советом по поводу отношений. Я просто благодарю Бога, что я монах, и мне больше не нужно иметь дело с этими вещами».