Русскому господину стало лучше на следующий день, а на другой день еще лучше, а на третий день он уже достаточно поправился, чтобы прийти в сад. Для него поставили стул-корзинку, и он сидел там, одетый в отцовскую одежду, которая была ему велика. Но когда мама подшила концы рукавов и брюк, одежда подошла достаточно хорошо. Теперь, когда на нем больше не было усталости и страха, у него было доброе лицо, и он улыбался детям всякий раз, когда видел их. Им очень хотелось, чтобы он говорил по-английски. Мать написала несколько писем людям, которые, по ее мнению, могли знать, где в Англии могут находиться жена и семья русского джентльмена; не людям, которых она знала до того, как переехала жить в «Три Дымохода» — она никогда не писала никому из них, — а странным людям — членам парламента, редакторам газет и секретарям обществ.
