Мой стул представлял собой такую наблюдательную башню, что, наблюдая, как он снова читает после этого восторженного восклицания и водя по строкам указательным пальцем, я заметил, что его ноздри, тонкие и заостренные, с острыми вмятинами в них, имели странную и весьма неудобную манеру расширяться и сжиматься — они, казалось, мерцали вместо его глаз, которые вообще почти никогда не мерцали.