Спорили о присвоении некоторых сумм и о прокладке некоторых труб, и Сергей Иванович очень резал двух членов и говорил что-то очень пространно с видом торжествующего; а другой член, чертя что-то на бумажке, начал сначала робко, но потом отвечал ему очень злобно и восхитительно. И тут Свияжский (он тоже был там) тоже что-то сказал, очень красиво и благородно. Левин слушал их и ясно видел, что эти недостающие суммы и эти трубки не были чем-то настоящим и что они ничуть не сердились, а были все милейшие, добрейшие люди, и все было у них как можно веселее и милее. Они никому не причиняли вреда и всем это нравилось. Левина поразило то, что он мог теперь видеть их всех насквозь и по маленьким, почти незаметным признакам узнавал душу каждого и ясно видел, что все они добры душой. И сам Левин в особенности все чрезвычайно любили этот день. Это было видно по тому, как они с ним разговаривали, по тому, как дружелюбно, ласково смотрели на него даже те, кого он не знал.