Кардинал, каким бы презренным ни был триумф, одержанный над таким вульгарным существом, как Бонасье, ни на мгновение не стал меньше наслаждаться им; затем почти сразу, как будто в голову пришла свежая мысль, на губах его заиграла улыбка, и он сказал, протягивая руку мерсеру: - Встань, друг мой, ты достойный человек.