Раскольников отчасти понимал, почему Соня не могла заставить себя читать ему, и чем больше он видел это, тем грубее и раздражительнее требовал от нее этого. Он слишком хорошо понимал, как больно ей было предать и раскрыть все свое. Он понимал, что эти чувства действительно были ее тайным сокровищем, которое она хранила, может быть, годами, может быть, с детства, пока жила с несчастным отцом и обезумевшей от горя рассеянной мачехой, среди голодающих детей и неблаговидных ругательств и упреков.