And Pierre 's soul was dimly but joyfully filled not by the story itself but by its mysterious significance : by the rapturous joy that lit up Karatáev 's face as he told it , and the mystic significance of that joy .
И душа Пьера смутно, но радостно наполнялась не самой историей, а ее таинственным значением: восторженной радостью, озарившей лицо Каратаева, когда он рассказывал ее, и мистическим значением этой радости.
