This innocent magic , the fruit at the same time of child-like musings and of manly genius -- this patient untiring labour , of which Boxtel knew himself to be incapable -- made him , gnawed as he was with envy , centre all his life , all his thoughts , and all his hopes in his telescope .
Это невинное волшебство, плод одновременно детских мечтаний и мужественного гения, этот терпеливый и неутомимый труд, на который Бокстель был неспособен, заставило его, снедаемого завистью, сосредоточить всю свою жизнь, все его мысли и все его надежды в телескоп.
