What , then , had become of that deep-rooted shyness of his which had made him loth to eat or drink under a strange roof ? What had come of the pride of his spirit which had always made him conceive himself as a being apart in every order ?
Что же тогда стало с той глубоко укоренившейся в нем застенчивостью, из-за которой ему не хотелось есть и пить под чужой крышей? Что случилось с гордыней его духа, которая всегда заставляла его считать себя существом, обособленным во всех отношениях?
