Therein lay his one hope of regeneration ; her scorn was the moral antiseptic that he needed , her comprehension the one balm that could heal him . . . .
В этом заключалась его единственная надежда на возрождение; ее презрение было моральным антисептиком, в котором он нуждался, ее понимание — единственным бальзамом, который мог исцелить его...
