He spoke with the rugged earnestness of his place and character -- deepened perhaps by a proud consciousness that he was faithful to his class under all their mistrust ; but he fully remembered where he was , and did not even raise his voice .
Он говорил с грубой искренностью своего положения и характера, возможно, усиленной гордым сознанием того, что он верен своему классу, несмотря на все его недоверие; но он вполне помнил, где находится, и даже не повышал голоса.
