Эти муки блаженства,
Нежные руки ласкают сломанные кости —
Руки, что рассекают иссохшую душу
Подобно остро наточенному камню.
Что же мы проявляем
В столь подходящий момент?
Сентиментальность?
Занавес падает и окутывает нас
Покрывалом смертного оцепенения,
Даруемого ловкими пальцами Черного,
Его холодным величием,
Вводящим меня в состояние сладостного подчинения.
Его касание жалит подобно стальным иглам,
Собирающимся в пучок и нацеливающимся
На мои угасающие нейроны,
На остатки моей жалкой смертной юдоли
И моей любви,
На моменты моего триумфа —
Всю боль и поэзию прожитой жизни.
Он сворачивается кольцом внутри,
Дарит мне свой поцелуй и шепчет нежные слова,
Слова высвобождения,
Что я жажду услышать в момент, когда теряю все,
Когда, подобный темной массе кучево-дождевых облаков,
Он склоняет голову в приветствии,
Когда я отчаянно тянусь вверх
И затем падаю обратно в бездну,
И его слова раздаются
Посреди устрашающей бури,
Эти последние ускользающие слова,
Доносящиеся до меня из его отвратительного горла:
"Ты присоединишься к моей Аусле?"2