Так, 9-я и Хеннепин1,
И у пончиков есть названия,
что звучат как имена проституток2,
И следы зубов луны на небе,
Наброшенном как брезент на всё это.
И сломанные зонты как мёртвые птицы,
И пар от гриля выходит,
Будто весь этот чёртов город готов взорваться.
И кирпичи все в шрамах тюремных татуировок,
И все ведут себя как собаки,
И лошади скачут по Вайолин Роуд,
И жена уже валится с ног от усталости,
Все комнаты пропахли дизелем,
И ты улавливаешь сны тех, кто тут спал.
И я теряюсь в окне,
Я прячусь на лестнице, я повис в шторах,
И сплю в твоей шляпе.
И никто не приходит в здешний бар с пустяками,
Все они начинали с плохих наставлений,
И у девушки за стойкой вытатуирована слеза,
По одной за каждый год его отсидки, сказала она.
Такая осыпающаяся красота,
Ах, с ней ничего плохого,
что не исправили бы 100 долларов.
У неё та острая тоска, которая становится только хуже
От лязга и грохота Саусерн Пасифик3,
проходящего мимо,
Когда часы тикают, как капающий кран,
Пока ты не наполнишься тряпичной водой, горечью
и синими руинами4
,
И ты изольёшь душу каждому, кто будет слушать.
И я видел всё это,
Я видел всё это сквозь жёлтые окна
Вечернего поезда.