Ему было почти пятьдесят, и выглядел он на это. Его волосы были длинными, спутанными и сальными, и свисали вниз, и вы могли видеть, как его глаза сияли, как будто он был за виноградными лозами. Он был весь черный, без седины, как и его длинные, спутанные усы. На его лице, там, где было видно его лицо, не было никакого цвета; оно было белым; не таким, как у другого человека, но белым, от которого тело тошнит, белым, от которого по телу ползают мурашки — белая древесная жаба, белое рыбье брюхо. Что касается его одежды — просто лохмотья, вот и все. Одна его лодыжка покоилась на другом колене; ботинок на этой ноге был разорван, и два пальца торчали наружу, и он время от времени ими шевелил. Его шляпа валялась на полу — старая черная с опущенным верхом, похожая на крышку.